Международная панорама -  тема безумно интересная. И прежде всего – исторически. 
Передача в советское время была очень популярна. И, главным образом – благодаря своим ведущим.

Это были весьма незаурядные люди, умудрявшиеся вносить в скучнейший советский официоз что-то оригинальное, свое. И, главным образом - какую-то долю запретной для советского обывателя правды о жизни "там".

Пожалуй, наиболее оригинальным среди них был Александр Бовин.

https://www.vokrug.tv/product/show/mezh … _panorama/

Маленькая деталь, показывающая что к рассказам Валентина Зорина в этом фильме нужно относиться с изрядной долей осторожности.

На 21 минуте  фильма Зорин пересказывает хрестоматийную историю полета над СССР американского самолета-шпиона "Lockheed U-2"  и  пленения Пауэрса.  Далее он говорит, что "Эйзенхауэр категорически все отрицал, что не было ни  самолета, ни летчика".   И далее вещает: "1  мая 1960 г. Хрущев решил устроить небольшой спектакль. В парке культуры имени Горького   разложили части сбитого самолета со всей маркировкой. Про Пауэрса, что он у нас в плену, пока еще не говорили".  Далее - о том, как Хрущев выступал на выставке и что он, Зорин, стоял при этом позади Хрущева и держал микрофон во время его выступления. По словам Зорина, Хрущев, закончив выступление, спросил стоявшего рядом Микояна  "Ну, как Анастас? Хорошо я им дал?" Все это иллюстрируется кадрами кинохроники, изображающей якобы именно это выступление.

Между тем:

- Полет самолета и пленение Пауэрса имели место 1 мая 1960 г.

- Эйзенхауэр ничего не отрицал. Он сразу признал и самолет, и летчика, но заявил, что это был метеорологический самолет и что летчик, заблудившись, перелетел советскую границу.

- О том, что летчик жив и находится в плену, советская печать сообщила  7 мая.  Хрущев доложил об этом на сессии Верховного Совета СССР.

- Выставка обломков самолета Пауэрса открылась в Парке культуры 11 мая. (Забавная деталь: в помещении шахматного клуба).

И – самое интересное:

- Хрущев посетил выставку вечером, уже после пресс-конференции, где отвечал на вопросы.  Есть видео. Адрес:

https://www.net-film.ru/film-58692/

Есть фото. Сравним с записью выступления, показанного Зориным. Совершенно очевидно, что запись (2-е фото)  сделана не на выставке.

Кто  держит микрофон?!  Где Зорин позади?? Где  Микоян??

= = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = = =

Я понимаю, что в почтенном возрасте память иногда начинает давать сбои, но не до такой же степени...  Тут это похоже на сознательный треп с возвеличением себя любимого ...
Возможно, это - одна из причин, почему я его недолюбливал.

Отредактировано Акимов_В.В. (Четверг, 8 марта, 2018г. 18:52)

Да, но Зорин-то пишет, что на момент открытия выставки американцы еще не знали, жив летчик или нет, в то время, как там уже его фото висело. Впрочем, поскольку открытие выставки он отнес к 1 мая,  тогда еще и Хрущев не знал, как летчика зовут ...

В общем, трепач Зорин был изрядный ...

Из всех ведущих «Международной панорамы» мне больше всех нравился Александр Бовин.

Александр Бовин: "Журналисты на смогли переварить свободу…"

Когда я нашел 640-ю комнату в здании газеты "Известия", меня немного смутило, что дверь, на которой красовалась табличка "Бовин А. Е.", была распахнута настежь. Хозяин сидел за столом и, как ни в чем не бывало, работал над бумагами. Я же не мог оставить незамеченным почти эпатирующий пассаж. Так потекло интервью с одним из самых уважаемых и солидных советско-российских журналистов, недавним послом Российской Федерации в Государстве Израиль, колоритной, харизматической личностью Александром Евгеньевичем Бовиным.

– Вы живете по девизу Окуджавы: "Дверям закрытым – грош цена, замку цена – копейка…". Не так ли, Александр Евгеньевич? Не боитесь, подслушают, подсмотрят?..

– Меня это не волнует. У меня ни от кого нет секретов. Даже от вас.
А насчет "подслушают", так это делали не под дверью. Когда-то я говорил подслушивающим ребятам: если начну писать мемуары, – пожалуйста, дайте мне пленки, удобнее будет вспоминать. Обещали. Но где они теперь? А с нынешними мастерами у меня контактов нет. Пусть слушают на здоровье.

– А в Тель-Авиве?

– Думаю, что не слушали. Опасно. Можно нарваться на скандал. И потом – что, собственно, слушать? О серьезных делах мы имели возможность говорить, не боясь подслушивания, а мелочи посольской жизни – кому это интересно?

– Ну, а все-таки, если вернуться в советские времена, вы боялись, что сказанное вами может попасть не в те уши и послужить против вас? Это вас ограничивало, сковывало?

– Как-то не думалось об этом. Страх? Что ж, приходилось рассчитывать соотношение чувства страха и чувства собственного достоинства. На выходе суммарный результат – твое поведение. К чему оно ближе, к порядочности или к трусости? Жизнь достаточно сложна, иногда приходилось наступать на горло собственной песне.

– Вы ощущали какую-либо опасность от террористов в Израиле?

– Нет. Мне хотели приставить охрану, не нашу, а израильскую, я отказался. В отличие от охраняемых американского и египетского послов, я считал, что на меня никто покушаться не будет. Ездил по всему Израилю. Один. Только вот трость у меня была, которой пользовался, пока не заменил свои коленки на железные[16]…
Иногда пижонил. Помню, сидел в какой-то кофейне Тель-Авива, вдруг сирена, оцепили квартал и стали всех оттуда эвакуировать. Бомба вроде заложена где-то. Подходит полицейский, предлагает уйти. Отвечаю: "Русского посла никакая бомба не возьмет". Он позвонил куда-то по телефону и оставил меня в покое. Так я и сидел один в пустом кафе… Зря, конечно, учинил я эту браваду. Случись что, и полицию бы подвел, и жена бы огорчилась.

– Вы прямо-таки фаталист.

– Может быть, самую малость. Чему быть – того не миновать. Вот и сейчас живу спокойно. Не занимаюсь серьезным бизнесом. Значит, никому не перехожу дорогу, нет повода меня убивать.

– А серия ваших публикаций о чае? Разве это не может задеть заинтересованных лиц?

– Наверное, задевает. Лоббировала повышение пошлин на чай "Альфа Групп". Там командует бывший министр внешнеэкономических связей Петр Авен. Но я как-то не верю, что он наймет киллера, чтобы меня прихлопнули. Чай все же не водка.

– Во всяком случае, ваш коллега Корольков, расследовавший дела рыбной мафии, жив и здоров.

– Корольков находится в более опасном положении, потому что взялся за структуры гораздо менее интеллигентные, чем "Альфа".

– Вы в нашей журналистике чуть ли не со времен Адама. Вопрос: журналистика при Брежневе и сейчас?

– Огромная разница. Нынче существует неисчислимое количество изданий – для кого хочешь: для гомосексуалистов, для банкиров, для политиков. И писать можно, что хочешь. Это прекрасно. Беда в том, что журналисты не смогли переварить свободу, обрушившуюся на них, и используют ее во вред обществу. А, в конце концов, и во вред самим себе. Теперь журналистов можно купить, их можно заставить говорить гадости, вываливать компроматы, они работают на рейтинг. Поток вранья, слухов, сплетен, пошлятины всякой захлестывает нас.
В те времена цензура была всесильна. Но, как бы ни было трудно, меня никто не мог заставить написать неправду. Да, меня могли заставить не сказать правду, то, что я написал, могли не напечатать, но никто не мог сказать мне: напиши вот так.
Пример. Однажды пригласил меня Андропов и попросил написать рецензию (ругательную, конечно) на "Архипелаг ГУЛАГ". Подвал[17] в "Правду". Хорошо, – сказал я, – но при одном условии: три четверти статьи я посвящу критике Сталина и ГУЛАГа, а одну четверть – критике Солженицына. – "Это я сам не могу решить, – ответил Ю. В. – Позвоню через пару дней". Позвонил. "Наоборот, – говорит. – Одну четверть крой Сталина, а три четверти – Солженицына". На том разговор и закончился.
Пытались сопротивляться, как видите.

– По-видимому, за эти попытки сопротивления вас и попросили из ЦК?

– Там другое дело. Я дал довольно жесткую характеристику Брежневу и его окружению. Она попала на стол начальству. Со мной вполне прилично поступили – перевели работать политическим обозревателем "Известий". Как ни странно, с повышением в зарплате. Вместо 450 стал получать 500. Да и сама работа была интереснее, живее. Так что нет худа без добра.

– Вы хорошо знали цековские кадры, кремлевскую кухню? Кто был там самым порядочным человеком?

– В аппарате было много порядочных людей. На самом же верху сама "порядочность" приобретает какие-то иные грани, какие-то допуски, что ли. Я бы выделил Андропова, Пономарева, Громыко – в смысле порядочности. Трудно согласиться со многим, что делал Андропов в качестве шефа КГБ. Но он не был циником, "охранял" социализм по убеждению. Охранял то, во что верил. По сравнению с теми, кого я знал, он был более начитан, более умен, более интеллигентен.

– Вы были его человеком?

– Я вообще ничей человек. Но если вы хотите видеть меня чьим-то человеком, я, конечно, человек Андропова. Точнее: я бывший человек бывшего Андропова.

– Скажите, а психушки на его совести?

– Многое на его совести. А психушки были и до него. Но были и при нем. Случай из жизни. Брата Роя Медведева – Жореса – в один "прекрасный" день посадили в психушку. Ко мне обратились с просьбой помочь, и я пошел к Брежневу. Он меня принял. На столе у него стоял телефон с громкой связью. "Нажимает" Андропова и говорит: "Юра, что там у тебя с этим Медведевым?" А я сижу, слушаю. Андропов: "Да это мои… перестарались. Но я уже дал команду, чтобы выпустили". Брежнев: "Ну и хорошо, а то тут шумят все". Шума стали бояться. Значит, приближались новые времена. Все относительно. Что "лучше" – Колыма или Горький[18]? Высылка за границу или в Сибирь? Андропов предпочитал более "мягкие", "спокойные" варианты.
Кстати, именно Андропов стал потихоньку выпускать евреев. За что его ругали на Политбюро.
Но с другой стороны, пресловутое Пятое управление, возглавляемое Бобковым. Для работы среди интеллигенции. Говорят, придумал Андропов. В целом же считаю, что из всех возможных тогда зол Андропов был наименьшим. Был бы на его месте другой "охранитель" – было бы хуже.

– А как вы считаете, сегодня психушки могут повториться?

– По-моему, нет. Точка возврата пройдена. Если, конечно, не будет варианта "Пиночета". Впрочем, тогда и психушки не понадобятся. Приходит генерал, окружают, скажем, "Известия", всех журналистов на стадион, в Лужники, и привет…

– Генерал Лебедь?

– Генеральская фауна не исчерпывается пернатыми. И потом Лебедь пока предпочитает конституционные пути.

– Вопрос к политическому обозревателю Александру Бовину: кого вы видите президентом России в 2000 году?

– Я бы предпочел сорокалетнего. Но боюсь, что Россия еще не будет готова к такому выбору. Из кандидатов постарше я бы голосовал за Лужкова. Живой, умный, деловой человек. А если говорить в более широком плане, я убежден, что только люди, которым сейчас столько лет, сколько Кириенко, вытащат Россию из того болота, в которое мы себя сами загнали. Они, а не Ельцин, не Черномырдин и не люди их круга. И не Лебедь.

– Скажите, кто готовит по утрам кофе послам России? В частности послу в Израиле?

– Послу положен личный повар. Но, скажем, я был единственным послом, который отказался от личного повара. У меня жена хорошо готовит, да и я сам тоже. И нам как-то неловко, когда посторонний человек постоянно крутится в доме. Завтрак я готовил себе сам. Обеды и ужины – дело жены. И два раза в неделю приезжала жена шофера – помочь по хозяйству. Так и жили. А когда прием – всегда можно найти повара.

– Самое важное решение, которое вы приняли за шесть лет работы послом?

– Оборудовать в подвале посольства сауну и спортзал.

– Вы принимали участие в истории с запретом на въезд Иосифа Кобзона в Израиль?

– Принимал, конечно. Его взяли в аэропорту и посадили в кутузку. Утром, когда я как раз пил собственноручный кофе, мне звонят, так и так – Кобзон задержан. С женой. Я позвонил советнику-посланнику и попросил его поехать в аэропорт, зайти самому в кутузку и не выходить оттуда, пока не выпустят Кобзона. Потом позвонил Эдуарду Кузнецову – главному редактору газеты "Вести", моему приятелю, у которого огромные связи в Тель-Авиве. Попросил задействовать свои каналы. А потом уже позвонил в канцелярию президента. Через пару часов Кобзона выпустили. Власти просто хамили, выслуживались перед Америкой, которая незадолго перед этим не впустила Кобзона.

– Вы, наверное, встречались со всеми, кто приезжал из России?

– Практически со всеми. Ведь приезжали, как правило, умные, интересные люди. Собирались у меня на вилле и толковали "за жизнь". Нонна Мордюкова отдыхала на травке. Черномырдин ел пельмени. Егор Яковлев нырял в бассейн. Горбачев угощался соленым арбузом. Ребят из "Современника" кормил здоровым осетром, выращенным в одном из кибуцев. Миша Козаков прекрасно читал Бродского. И далее в том же духе.

– Скажите, Израиль и палестинцы когда-нибудь сойдутся в мирном решении или нет?

– Лет через 50, думаю. Выход из тупика найдут другие поколения при других руководителях.

– Но убиенного Рабина действительно нация жалела?

– Да, действительно жалела, но на следующих выборах проголосовала за Нетаньяху.

– Рабина можно назвать великим деятелем?

– Решиться на то, чтобы пожать руку Арафату, начать переговоры с "террористами", отдать Арафату сектор Газа – это в Израиле мог сделать только великий человек. За что его и убили. Кстати, вспомните смерть Садата – вот вам судьба двух великих людей, которые пытались что-то сделать для примирения арабов и евреев. Они опередили свое время, и их убили.

– Кажется, Талейран сказал, что политика – это грязное дело.

– Пожалуй, точнее – хотя и менее афористично – сказать так: политикой часто занимаются грязные люди. Они пачкают политику. Это же относится и к экономике, и к культуре. Но к политике (власти) грязь пристает легче и чаще.Юрий Владимирович Андропов как-то написал мне такие стихи:

Сказал какой-то лиходей,
Что будто портит власть людей.
Но забывают, вот напасть,
Что чаще люди портят власть.

– Скажите, по-вашему, Андрей Козырев был хорошим дипломатом?

– По-моему, не очень. Он был интеллигентным, образованным человеком. Но как личность, как политическая фигура он не дорос до Министерства иностранных дел России. Он, по-моему, не ощущал за собой Россию, великую страну с великой и трагической судьбой. Было несколько случаев, когда он ставил и себя, и меня в крайне неловкое положение.
У Примакова лучше получается. В чем-то я с ним не соглашаюсь, но вот министерский мундир ему явно впору.

– В таком случае на Громыко два мундира можно надеть?

– Надевайте хоть три. Однако, на мой взгляд, Громыко в точном смысле этого слова не был дипломатом. Он – четкий исполнитель партийных директив. За ним стояла огромная сила. А когда кулаки большие, как-то не хочется лавировать, идти на компромиссы, договариваться. Легче сказать "нет". Его так и звали – "мистер нет". Он был скорее функцией, а не личностью. Или личностью, отождествлявшей себя с функцией. Но он ценил настоящих дипломатов и поддерживал их. Не боялся конкуренции. Разве что Добрынина в последнее время…

– Сколько раз вы посещали Гроб Господень?

– Один. Для меня Гроб Господень – из области исторической мифологии. Интересно, но не свято.

– Вы верите в Христа?

– Нет, конечно. Для меня это не вопрос идеологии, а вопрос культуры. Штудировал историю религий, историю христианства. И понял, что слишком много богов, созданных людьми, как раз и говорит о том, что Бога нет. Во всяком случае мне эта гипотеза не нужна, она не поможет мне жить, она ничего не объясняет.
И тем не менее Иерусалим для меня – священный город. Такой же, как Вавилон, Мемфис, Афины, Рим, священный своей культурной значимостью, своей ролью в истории мировой культуры.
А мой самый любимый город – Нью-Йорк. Я – городской житель. Нью-Йорк – воплощение урбанизма. В "каменных джунглях" я как рыба в воде. Если Нью-Йорк – это город жизни, город настоящего, то Иерусалим – город истории, легенды, мифа. Это – сгусток иудео-христианской цивилизации, из которой мы все вышли. Здесь и воздух кажется каким-то особенным, насыщенным, тревожащим…

– С паломниками общались?

– Общался. Паломничество ныне – коммерческое дело, на этом крупно зарабатывают. Половина паломников вообще не имеет никакого отношения к религии, к Богу, они приезжают как туристы. И то хорошо.

– Почему вы вернулись в старые "Известия"?

– Здесь отработал почти 20 лет, здесь мой кабинет, своими локтями я вытирал этот стол, даже номера телефонов старые. Я вернулся сюда, потому что здесь еще есть люди, с которыми я когда-то работал. А цензуру "ОНЭКСИМбанка", которой меня пугали, я пока не ощущаю. Хотя какие-то тревожные признаки начинают проскальзывать.

– Александр Евгеньевич, не надоело находиться в коридорах власти, в политике?

– Я уже давно далек от коридоров власти. И политикой не занимаюсь, а только пишу или говорю о ней. Это – моя профессия. Возможно, если бы была приличная пенсия, я бы ушел на вольные хлеба, стал бы писать книжки, чаще ходить в театры, ездить туда, где не удалось побывать. Но пенсия моя – 380 рублей. Так что надо вкалывать.

– А посольская зарплата не накоплена на старость?

– Кое-что есть. Но русских послов не балуют. Моя зарплата была самая низкая из всех посольских зарплат в Тель-Авиве. 1580 долларов. Потом, правда, немного прибавили.
– Назначение в Израиль было для вас неожиданным? Как вы вообще относитесь к евреям?

– В принципе как к русским или чукчам. То есть – хорошо. Но надо признать, что удельный вес умных, талантливых людей среди евреев больше, чем среди американцев, немцев или даже русских. Отсюда, кстати, и антисемитизм – зависть работает.

– Кто вы по национальности?

– Кем я могу быть, если дедушка был священником в Шацке Рязанской губернии. Там все корни мои с маминой и с папиной стороны. А в Шацке, говорят, никогда не жил ни один еврей. Так что я русский. Был бы еврей, может, умнее был бы.

– Как вы считаете, кто самый великий еврей на земле?

– Трудно выбрать. Много великих. По влиянию на ход истории я бы выделил Иисуса Христа, Карла Маркса, Альберта Эйнштейна, Норберта Винера.

– Вы были еще недавно обожаемым всеми толстяком, раскройте секрет, как вы сумели похудеть?

– Очень просто, никаких секретов. Резко сократил потребление спиртного. Поэтому пища перестала принимать форму закуски, стала значительно менее калорийной. Меньше есть и больше двигаться – и все дела.

– Значит, полнота у вас приобретенная?

– Когда-то я был спортсменом, гимнастом, а потом стал начальником, сидячая работа. Плюс пиво любил, даже "Жигулевское". Стал получше зарабатывать – на шампанское потянуло.

– Я помню вас еще молодым в пивном баре Дома журналистов.

– Вот, вот. Я был там постоянным посетителем. В те давние годы там подавали знаменитый закус – бутерброды с борщом. И вот под пиво толковали за жизнь, ругали начальство, обсуждали политические проблемы – приятно вспомнить.

– Алексей Иванович Аджубей присутствует в вашей биографии?

– Когда Алексей Иванович захаживал в ресторан Домжур (даже один закуток назывался "аджубеевка"), я еще там редко появлялся. Мы не были знакомы. Познакомились в мае 1972 года. Так было дело. Я напечатал в "Известиях" свою первую статью. О визите в СССР маршала Тито. Через несколько дней вдруг звонок. Аджубей звонит (он тогда работал в журнале "Советский Союз"). "Хочу, – говорит, – с вами встретиться". – "С удовольствием". – "Тогда так, через 15 минут встречаемся и едем обедать в ЦДРИ". Я быстренько выхожу на условленное место, на каком-то занюханном "Москвиче" подъезжает Аджубей, и мы едем в ЦДРИ. Сели за столик. Взяли приличную дозу. О том о сем, а я думаю: зачем ему понадобился? "Знаете, что я хочу вам сказать: так писать нельзя – вас уволят буквально через месяц". – "Почему?" – "Вы что, не понимаете? Так, как пишете вы, у нас писать нельзя!" – "По-другому я не умею. Меня так научили в ЦК". – "Вы же писали для начальства, а сейчас вы пишете в газету". Долго говорили. Не стал я писать по-другому. И выжил как-то. С Аджубеем потом встречались не раз. Трудно ему было. Но держался.

– Положа руку на сердце, вы ощущаете себя корифеем журналистики?

– Пустое все это. Как-то "Независимая газета" обозвала меня патриархом. Я обиделся: ну, не такой уж я старый.

– Вы, кстати, с какого года?

– С 30-го всего лишь. Сейчас у меня пятая молодость пошла. Не последняя, надеюсь…

2000

= = = = = = = = = = = = = =
Один из самых известных "шестидесятников" Александр Бовин скончался в 2004 году в Москве на 74-м году жизни.
Журналисты одной из газет, откликнувшись на смерть своего коллеги, привели такую легенду. На дружеской вечеринке в начале 70-х А. Бовина спросили, читал ли он последнюю речь Леонида Ильича. "Что значит "читал"? Я ее писал", – ответил Александр Бовин, который работал тогда руководителем группы консультантов в аппарате ЦК КПСС, а именно группы спичрайтеров высшего руководства. На следующий день он начал новую карьеру – политобозревателя газеты "Известий".

https://profilib.net/chtenie/78927/feli … iki-37.php